Сoryllus

Польская литература лучше русской

Господствует повсеместное и ни на чём не основанное убеждение, что русские писатели лучше польских, поскольку их творчество было универсальным, а наше имело локальный характер. Именно из-за этого русские книги переводятся на многие языки, а польские никогда не переводились и не будут, ну, разве что власть, ныне правящая в Польше, заплатит западным издателям за перепечатку и рекламу. Однако на продажу эти польские писатели рассчитывать не смогут.

Это очевидный вздор и ложь, построенная на пропаганде, ложь, с удовольствием повторяемая всеми польскими интеллектуалами, преподавателями высших учебных заведений, читающих лекции по литературе, и разных бескорыстных сукиных сынов, которые Польшу не любят, потому что им не хочется.

Русская литература воспринимается российским государственным аппаратом – как при царе, так и при коммунизме – как элемент рекламы этого государства за границей или, если кому больше нравится, как элемент пропаганды. Писатели, которых в России преследовали, приговаривали к Сибири, бросали в тюрьмы и убивали, а в лучшем случае выгоняли за границу, желая того или не желая, делали русский пиар. Так было всегда. Чем громче они плакали, что в России плохо, и чем больше тосковали, тем больше русская литература и сама Россия были популярны и тем большее вызывали восхищение. Потому что государственный аппарат, не колеблясь, использовал произведения тех, кого до этого унизил, убил или изгнал. И я не утверждаю, что они были плохие, слабые или бездарно писали. Я лишь говорю, что их требования к государству, собственному государству были слишком малы, слишком трусливы, я также говорю, что их вера в это государство была губительной. Я уж не говорю о таком Достоевском, дегенерате, насильнике маленьких девочек, который из святой православной веры сделал ширму для своей паскудной жизни. Я говорю хотя бы о Булгакове. Человек был вроде неглупый, вроде бы знал, а всё-таки рассчитывал на что-то, на чудо, на то, что Сталин изменится и выпустит его за границу на полгода. Почитайте-ка внимательно, строчка за строчкой, что этот человек понаписал, как раздражала его предусмотрительность людей, которые пытались выжить в тяжелейшие времена, присмотритесь к его притязаниям, которые выдают его и таких, как он, прямо в лапы тайных полиций всех систем.

Или Пастернак. Прочитайте ещё раз «Доктора Живаго» и обратите внимание, на каких дешёвых и неправдоподобных чувствах построена эта книга. Кто-нибудь вообще замечает это? Нет. Потому что важно, что «Доктор Живаго» - это революционная эпопея, смысл которой явно антикоммунистический. Может, оно так и есть, но Пастернак убеждает на каждой странице своей книги, что Россия – это великолепная страна. Кто-нибудь, доброжелательно настроенный к русским литераторам, может, написал бы, что именно это и есть суть трагического величия этих людей. Однако я так не сделаю – так вам и надо – скажу – так вам и надо, раз вы не способны написать книгу такую, как Толстой, на которую молились бы миллионы, так вам и надо, если для рекламы вы нуждаетесь в шпиках, прессе, заграничных наградах и тюрьмах.

Ещё хуже с русскими поэтами. Меня, например, совершенно не трогает поэзия, изо всех сил подчёркивающая глубокую связь автора с его культурой, это претенциозная дешёвка, которая может нравиться американским академикам, которым наскучила родная посконная продукция, воспевающая путешествие через Великие Равнины. Больше никому. В Польше это может нравиться только Казе Щуке, а раньше Милошу.
- О, персидская стрела!
Ты из лука вылетела с той стороны Евфрата! –
Такие вещи может выдумывать только человек, рассчитывающий не на вдохновение, а на университетскую карьеру и разные гранты – я имею в виду Бродского.

При всей своей демонстративной неприязни к российскому строю русские писатели прямо являются его функционерами. Они затем и отправляются на Запад, чтобы кокетничать там с разными мудрецами. Этот фокус давно известен, и будет повторяться ещё много раз. Разве что будут ликвидированы университеты, потому что система решит, что двухнедельные специализированные курсы – это лучший способ обучения рабов, нежели какое-то высшее образование. Это может случиться, и это вовсе не смешно. Достаточно, чтобы рассыпалась церковь и национальные государства. Тогда и Россия тоже откажется от содержания писателей и дорогостоящей отправки их в Сибирь. Может, тогда там появится, наконец, кто-нибудь настоящий, кто выплеснет правду в глаза и не будет искать оправданий своему творчеству в Господе Боге или в трагической истории своей страны, с которой – почему, ах, почему – ничего не удалось сделать.

Другое дело Польша. В Польше всегда были писатели хорошие и очень хорошие. В Польше были писатели прекрасные, которые – из-за слабости государства и непрерывно работавшей иностранной агентуры - не могли быть ни рекламируемы за границей, ни популярны у себя в стране. Потому что никто этой рекламой не хотел заниматься. Польская литература, вопреки утвердившимся убеждениям, что миссия писателя – спасать мир, занимается повседневностью. Польскому писателю, чтобы написать шедевр, не нужна война, революция, которая поглощает миллионы жизней, ни даже какое-нибудь извращённое совокупление. Хватит простого мордобоя у магазина. Или даже нет, достаточно, что однажды солнце осветит террасу иначе, чем до сих пор. Достаточно, что воз переедет через реку, а с луга взлетит стая чаек. И из всего этого в Польше можно сделать литературу. И даже иногда лучше, чем в Чехии. Поляки не питают иллюзий и не мучаются пошлыми чувствами, которые вспыхивают между существами разного пола, что с такой страстью и с таким огромным зарядом фальши делают русские. Поляки к этим проблемам подходят деловито и спокойно, с неслыханной для других народов деликатностью. Поэтому, может быть, так немного любовных историй в наших книгах. Что я лично считают достоинством самим по себе.

Однако, слабостью польской литературы является её раскрутка. До сих пор самая лучшая была у Генрика Сенкевича, однако, он на собственной шкуре познал, как плохо быть польским писателем в России. Империя не подписала соответствующих договоров относительно авторских прав, и пан Генрик терял миллиарды франков по этой причине. В одной только Франции при его жизни «Трилогию» издали девяносто раз. Сегодня это невозможно представить и в это не возможно поверить. Но так было. Девяносто изданий только в одной стране. И ни франка с этого автору.
Популярность писателей, таких, как Генрик Сенкевич, привела к тому, что российский аппарат пропаганды, а потом также другие пропагандистские аппараты начали систематическое искоренение польской литературы. Это происходило при участии так называемых прогрессивных сил в нашей стране и на территориях, где проживали поляки. Эти силы прогресса – просто предатели или люди обманутые, которые позволили внушить себе, что в искусстве, а в литературе особенно, действуют прогрессивные силы, что повествование подчиняется таким же законам, как производство текстильных машин, что новый человек не нуждается в хорошо написанных историях, которые утешали бы его сердце, а только в каких-то экспериментах, которые невозможно даже дочитать до конца. Отсюда упорное продвижение на первых порах таких писателей, как Ванькович, который, предав собственный класс, начал воспевать мир чиновников и задолжавших по уши офицеров, отсюда упорное продвижение коммунистов, которым занимался некий Гомбрович, и никакого значения не имеет тот факт, что его нельзя было издавать в Польше. Аппетит умело пробуждал Сандауэр, а большое издание Гомбровича в шестидесятые годы привело только к одному – все от него отвернулись. Мнимое величие Гомбровича выросло из запрета его книг, запрета, который – признайтесь – ни слишком тщательно соблюдался. Да и что мог Гомбрович сделать коммунистическому строю, когда он бунтовал против шляхетской Польши. Совершенно как генералы из знаменитого анекдота, которые всегда готовятся к той войне, которая уже была. Если кто-то не верит в то, что я пишу, пусть найдёт в дневниках тот фрагмент, когда Гомбровича навещают в Аргентине Вайда с Прушинським, кажется, или с кем-то другим, во всяком случае, Вайда точно был там. Если бы у него не было партийного разрешения, наверняка бы он с этим Гомбровичем не встретился.

Величие польской литературы замазывается путём сталкивания в небытие таких писателей, как Чарнышевич, Пясецкий, Павликовский, Бобковский, а из послевоенных – Тырманд и Хласко. И это настоящая трагедия – я не думал, что доживу до таких времён, когда всё ещё не будет фильма о Леопольде Тырманде, хорошего художественного фильма, со смелыми эротическими сценами. А его нет и, наверняка, уже не будет. Я не думал, что доживу до времён, когда в школьной программе не будет Марека Хла ско, а я дожил. О фильме про него я даже и не прошу, скорей уж дождусь фильма про Земкевича.

Величие польской литературы уничтожается сознательно и целенаправленно. Целенаправленно выдвигают такого претенциозного дурня, как Денхель, и целенаправленно показывают в театрах пьесы особы столь странной, как Масловская. Всё это делается затем, чтобы показать их за границей, и чтобы люди, у которых там ещё остался какой-то хороший вкус и опыт, могли пожать плечами и сказать:
- Батюшки, ну и дерьмо, эти поляки как покажут что-нибудь, так вообще не знаешь, что сказать. А ведь когда-то у них был, ну, этот, который про древний Рим, ещё Нобелевскую премию получил, а, точно, Сенкевич.

Как раз заканчивается длившийся с 1918 года период перестройки в головах людей эстетических и эмоциональных иерархий, которые, создаваясь веками, приносили свои плоды в виде хороших книг о нашей жизни, и эти книги потом, много лет спустя воспринимались как документальное свидетельство или как святыня. Между тем нам были предложены новые иерархии, которые вдобавок пропагандировались и поддерживались государством в общедоступных школах. Это ужас. Полтора десятка поколений поляков верят, что графоманы – хорошие писатели, люди, не способные снять фильм, - режиссёры, лжецы – пророки, а невежды – мудрецы. Однако я думаю, что многие не позволили одурачить себя, и когда придёт время, что контролирующий всё игрок в покер Господь Бог скажет – проверяю – что-то там в этих картах у нас всё-таки будет.
.

Nowy Ekran

Сoryllus

Literatura polska jest lepsza od rosyjskiej