"
http://www.sovross.ru/old/2003/128/128_1_1.htm
"СОВЕТСКАЯ РОССИЯ" N 128 (12471), суббота, 15 ноября 2003 г.
15 ноября. Для тысяч, а может, десятков тысяч людей в нашей стране этот день стал таким же победным и радостным, как для их отцов – День Победы. Не было кровавых схваток с врагом, не было смерти, но трудов, высочайшего напряжения ума и души было не меньше. И был надежный тыл, и было чувство общего дела, в котором каждый выполнял свою задачу, но победу приближали все, и только вместе. А главное – было сознание высокой цели, ради которой единственно и стоит жить. Эта цель – величие и мощь Родины. И победа, достигнутая на этом поприще, освещает жизнь победителей долгие-долгие годы.
Один из них — Владимир Васильевич Волоконский. Выпускник МАИ 1964 года, инженер в НПО имени Лавочкина. С 1979 года работал в Главном 12-м управлении, которое было специально организовано для создания космической многоразовой системы «Буран». Вначале — ведущий инженер, затем — начальник отдела, заместитель начальника управления, главный инженер. В его задачи входило решение организационно-технических проблем по созданию «Бурана».
— Вы помните этот день, 15 ноября? — спрашиваю Владимира Васильевича Волоконского.
— Конечно, помню, во всех деталях, — говорит В.В. Волоконский. — Запускался комплекс в ночь на 15 ноября и приземлился спустя 205 минут. Такое ощущение, что помнишь каждую из этих 205 минут. Во время подготовки к пуску и после я был на Байконуре. Запуск прошел нормально, «Буран» сделал почти два витка вокруг земного шара, и мы ждали его возвращения. Соль в том, что приземлиться он должен был в автоматическом режиме на посадочную полосу, специально построенную для «Бурана».
Мы ждали возвращения на посадочном комплексе, в здании, которое находилось в 300 метрах от полосы. Помню, как все мы волновались. Каждый старался занять себя каким-то делом, чтобы не выдать волнения, чтобы быстрее текло время. Я, например, помогал застегивать комбинезон летчику, который вылетал для сопровождения «Бурана», когда тот вошел в плотные слои атмосферы.
В этот день 15 лет назад над Байконуром была низкая облачность, дул сильнейший ветер. Это прибавляло волнений, потому что из-за бокового ветра полет протекал на границе возможно допустимых параметров... И вот, наконец, наш «Буран» выпал из облачности, появился над полосой! Все ринулись к окнам, а он, как на параде, совершенно спокойно, не колыхнувшись, выпустил тормозной парашют, идеально приземлился, покатился по полосе и застыл.
Что больше всего волновало меня? Дело в том, что я находился на Байконуре с того времени, когда аппарат готовился еще к стыковке с ракетой-носителем, отрабатывался по всем системам. Я знал, что возникли некоторые проблемы с закрытием створок шасси. Мне было тревожно: как поведут себя эти створки после полета в космосе, все ли сработает нормально? Поэтому, глядя на спустившийся с небес «Буран», прежде всего всматривался в шасси. Когда он показался над полосой, то ракурс, в котором я его видел, был таким, что мне показалось: створки не до конца раскрылись. А это означало, что ноги шасси могли сложиться и при посадке произойдет катастрофа. До момента касания с полосой прошло не более секунды, но каким острым был этот миг! Оказалось — обман зрения. Все прошло идеально. Вам трудно представить, что началось после приземления. Люди ликовали, плакали, обнимались…
Это была победа не только тех, кто находился на Байконуре. Народ ликовал и в ЦУПе, и на Тушинском заводе, на всех предприятиях, которые работали на Байконур.
Задача была выполнена с блеском! «Буран» стал первым в мире летательным аппаратом, который в автоматическом режиме приземлился с такой точностью. Он прокатился по осевой линии взлетной полосы с отклонением не более полутора метров! На орбите он в нужной точке начал торможение, безошибочно «нашел» взлетную полосу, которая из верхних слоев атмосферы кажется тоньше волоса. А бортовые компьютеры работали настолько точно, что скорректировали посадку с учетом бокового ветра.
…Как-то уже много позже я был на Тушинском заводе, когда он практически стоял. Шел пешком от «Молнии» на Тушинский завод. Решил срезать дорогу и заблудился между цехами, остатками стендов. Забрел на площадку, где складировались экспериментальные фрагменты «Бурана» — кусок крыла, часть фюзеляжа... Грустное зрелище. Вижу — стоит человек, дай, думаю, у него спрошу, как пройти к заводоуправлению. Подошел. Человек был лет 45. Он стоял над заброшенными останками и плакал. И не стал я его ни о чем спрашивать. Тихо ушел...
Вот так относились люди к работе, которая была им поручена.
Это был первый и последний полет «Бурана». К полету была практически подготовлена вторая машина, но решения о ее пуске не последовало.
— В перестроечное время немало было толкований самой идеи создания такой системы, как «Энергия-Буран». Говорили, что не стоило делать нечто аналогичное американскому «Шаттлу», что вообще технически это тупиковый путь…
— Да, такие мнения были. На мой взгляд, непосредственное создание такой системы на том этапе научно-технического прогресса было объективно необходимо.
Американцы начали работать над своим «Шаттлом» раньше нас. И многие стараются представить наш проект как копирование американского или как вынужденный ответ на военную угрозу. Говорят чуть ли не о том, что они нас спровоцировали на гигантские траты.
Я не политик. Но как технический специалист считаю: любое государство, которое стремится к развитию своей научно-технологической базы, просто обязано ставить перед собой технические задачи, которые являются прорывными, максимально трудно реализуемыми. Потому что только в таких условиях возможен интегральный технический прогресс.
Задача создать такую систему, которой являлся «Буран», требовала мобилизации всех научно-технических ресурсов во всех отраслях производства и науки. Как стимул для развития экономики, научно-технического прогресса подобные проекты для государства необходимы. Не зря даже европейские страны — Германия, Англия — тоже работали по аналогичным космическим программам.
В чем отличие нашего проекта от американского?
Американцы, в силу их специфических отношений с налогоплательщиками, завлекали их, бюджетные организации и конгресс тем, что это будто бы более дешевая система выведения в космос одного килограмма полезной нагрузки, чем одноразовые пуски, при которых практически все сгорает, кроме самого груза, выводимого на орбиту. А вот система типа «Шаттл» возвращает само средство выведения и спасаемые ускорители. Кроме того, система позволяет возвращать спутники с орбиты, в том числе для восстановления и ремонта.
Но эксплуатация «Шаттла» показала, что он не намного экономичнее одноразовых пусков. Дело в другом. Такие системы, как «Шаттл» и «Буран», способны выводить на орбиту 30 тонн полезного груза. Использовать его, чтобы выводить на орбиту пять килограммов или даже тонну, — нерационально. Поэтому совершенно очевидно, что наша система строилась под грузы порядка 30 тонн. Можно только догадываться, что это за грузы. Скоре всего они имели какое-то специальное назначение.
Экономическая целесообразность, таким образом, имела место для грузов порядка 30 тонн. Другие же носители, как у нас, так и у американцев, даже самые мощные, могли вынести на орбиту груза в разы меньше, чем «Буран. Это первое.
Второе. Наша космическая система «Энергия-Буран» только внешне была похожа на «Шаттл». Но ведь сама техническая задача возвращения с орбиты и мягкой посадки требует использовать устоявшуюся аэродинамику, предъявляет одни и те же требования к органам управления. Как все самолеты похожи друг на друга, так и технические ограничения, которые здесь стояли, объективно привели к тому, что аппараты обязаны были быть похожими друг на друга.
Но наша система — совершенно другая. У американского «Шаттла» маршевые двигатели расположены на орбитальном корабле. К нему подвешиваются кислородно-водородный бак и твердотопливые ускорители, которые весь этот «сундук» выводят на орбиту. Причем бак отделяется и сгорает, а «карандаши»-ускорители возвращаются на Землю — правда, они «приземляются» в океане. Не знаю, рисковали ли американцы их повторно наполнять топливом и испытывать. Ведь надо взять на себя немалую смелость, чтобы еще раз набить ускоритель твердым топливом после того, как он побывал в воде.
У нас же вся система была спроектирована таким образом, что ракета «Энергия» могла существовать сама по себе. И к ней, кроме «Бурана», мог быть подвешен другой груз. А это — более ста тонн! Это мог быть и телескоп, и космическая станция — что угодно, одним словом. Поэтому наша система была достойным ответом на СОИ — систему оборонной инициативы. И, как я понимаю, весьма беспокоила Запад, в первую очередь США. При наличии такой системы вопрос о нашем превосходстве в космосе был закрыт на долгие годы. Такая масштабная задача даже сегодня практически никем не решена.
Кроме этого аппарата, была уже на выходе другая летная машина, и планировалось создание еще трех орбитальных кораблей. С тем, чтобы обеспечить грузопоток на орбиту с периодом запуска раз в месяц. Мы могли обеспечить любые грузопотоки в космос.
Но такие задачи без участия государства нереализуемы. В СССР для создания орбитального корабля было привлечено более трехсот научно-исследовательских всесоюзных институтов, 200 крупнейших предприятий. Техническая система подобного уровня коррелируется с большими социальными структурами, подготовкой специалистов, организацией и координацией производства, обеспечением качества. Понятно, что все, что использовалось в этой системе, было наивысшего качества и надежности. Следует особо подчеркнуть, что все элементы системы от огромных конструкций до микросхемы были только отечеств6енного производства. Задолго до появления международных стандартов они уже действовали в советском военно-промышленном комплексе. Успешный запуск «Бурана» — наглядное свидетельство их эффективности.
Более того, технические задачи подобного уровня требовали и организационных мероприятий такого же уровня. В создании системы участвовали все девять оборонных министерств, около 30 ведомств и комитетов. Под руководством министра общего машиностроения был создан Межведомственный координационный совет, МВКС, который с самого начала координировал эту работу. Решения МВКС приобретали юридический статус решением правительства. И выполнение их контролировалось соответствующим образом. При этом использовались самые современные методы передачи и обработки информации и планирования: сетевые графики, прогнозы. И контроль за их выполнением был на самом высоком уровне. Поэтому и удалось реализовать эту задачу.
Я в те годы постоянно бывал на многих предприятиях, приходилось и контролировать, и организовывать производственные процессы, создавать новые технологии. Например, создание теплозащитной плитки для «Бурана».
Эта важнейшая проблема была решена на Тушинском машиностроительном заводе и смежных предприятиях. А проблема бесчертежного проектирования и изготовления каждой плитки была решена на НПО «Молния» совместно с инженерами Тушинского завода. С компьютера чертежи шли в полностью автоматизированный цех, и там выдавались плитки. Сложность и новизна состояли в том, что из 34 тысяч плиток, которые были наклеены на «Буран», ни одной одинаковой нет. Почему? Потому, что каждая плитка сопрягается с поверхностью корабля, а противоположная поверхность должна была создавать аэродинамический контур, в то же время четыре боковые плитки должны были с зазором в полтора миллиметра с жесточайшими допусками сопрягаться друг с другом. Понятно, насколько была сложна эта задача. Точно так же приходилось решать множество новых, прорывных задач при создании самого материала, из которого эти плитки изготавливались…
Когда началась перестройка и конверсия, с ряда технологий были сняты грифы секретности. И вот те западные компании, с которыми мы сотрудничали в официальной зоне, были поражены технологическим уровнем, достигнутым в нашей стране. Они ведь были воспитаны на пропаганде определенной отсталости наших технологий. А ведь то, что им было показано, — это только небольшая часть достижений, созданных в результате работы над «Бураном».
Так что сама постановка задачи такого масштаба на грани прорыва служит катализатором движения вперед практически всех отраслей экономики. Она всегда окупится в силу своей идеологии. Это — фундаментальное движение в прикладной науке.
— Вы верно сказали по поводу того, что только государству под силу решать подобные задачи. Но как научные идеи становились государственным делом? Какие приводные ремни работали между наукой и государственным аппаратом?
— В СССР существовало централизованное управление — это всем известно. Но работали технологии подготовки решений правительства. Конечным результатом этого процесса было постановление ЦК и Совмина. Оно ставило точку: приступать или нет к какому-то проекту. А вот как оно готовилось, из чего рождалось?
Это был хорошо организованный процесс. Различные ведомства, в основном оборонной промышленности, имели свои НИИ. Они специализировались по определенным видам деятельности. Государство финансировало научные разработки, НИРы, которые отслеживали самые передовые направления, тенденции науки и техники в мире, и дальше, по результатам этих разработок, формировались направления опытно-конструкторских работ. Были НИРы институтского уровня, потом они стекались в отраслевые, министерские, а дальше, если министерство считало для страны перспективной эту работу, оно выходило в Военно-промышленную комиссию при правительстве, где формировалось соответствующее решение. По сути, это и было решением правительства. После этого следовало постановление ЦК и Совмина, которое привлекало необходимые ресурсы для реализации задачи.
Уже на уровне отраслевых решений была непосредственная связь с общей политикой страны. Это было не только техническое, но стратегическое, геополитическое решение. Дело не только в военном превосходстве. Даже для научно-технических, технологических паритетов необходимо отслеживать происходящие в мире процессы и, переходя на рыночные термины, занимать лидирующие позиции, бороться за ниши на мировом рынке, и самая острая борьба идет на рынке высокотехнологичных продуктов. Если этого нет, то вы неизбежно будете отброшены назад.
В этом смысле «Буран» дал стране очень много. Опытно-экспериментальная база просто в два раза выросла в стране на этой программе.
Сейчас у нас иная ситуация. Но мне не хочется впадать в пессимизм. Ничего из сделанного, накопленного не должно пропасть зря. Я уверен, что в стране вырастет молодежь, которая шагнет дальше нас. Откуда эта уверенность? Мне приходится порой выступать в школах — приглашают на День космонавтики, на другие праздники, связанные с авиацией и космосом, и я вижу неподдельный интерес у ребят к космической науке. Это — несмотря на все, что им вбивается в голову телевидением, рекламой. То, что было, не забыть, не вычеркнуть из истории. Уверен: несмотря ни на что, «на пыльных тропинках далеких планет» останутся следы наших потомков.
Беседовала
Жанна КАСЬЯНЕНКО.
