В последние выходные я посетил ( во время велосипедного тура) места, о которых писал Солженицын.
Хотя автор не назвал местности,  в которой  располагался штаб бригады,  но в конце повести пишет :
А в штабе бригады уже знали сверху о крупном ночном наступлении немцев, на севере и пошире здешнего. Третий дивизион в полном окружении. Приказ: уцелевшим немедленно отступать через Либштадт на Герцогенвальде.
Я предполагаю,  что именно в этом Hertzogswalde , который ныне именуется  Książnik Ксёнжник стоял штаб. Недалеко от самой деревни стоит двор - может быть именно там пировал штаб  в эту ночь :

Деревня Адлиг Швенкиттен - это по сути дела один хутор среди полей:

Мост на реке Пасарге - ныне Пасленка, на котором остановили наступление немцев :Главная площадь в г. Либштадт - ныне Милаково, на которой первоначально похоронили артиллеристов ( памятника Гинденбурнгу конечно нет) :

На военном кладбище в г. Моронг, куда после войны перезахоронили воинов из Милаково, на братской могиле № 28 прикрепил кто-то табличку :

Лейтенант Гусев сидел, как обычно, в кабине первого трактора второго взвода. Этот отход очень ему не нравился: какие б там ни тактические соображения, а считай отступление. И теперь - в каком-то накате боя поучаствовать не придётся.
Олег жил с постоянным сознанием, что он - не сам по себе, молодой лейтенант, но сын славного командарма. И каждым своим боевым днём и каждым своим боевым поступком он хотел оправдывать такое сыновство. Сокрушением было бы для него в чём-то опозорить отца. И награда ему была пока - Отечественная, 2й степени, светленькая, так - за дело. (Отец следил, чтобы не было сыну перехвала по протекции.)

Давайте округлять,
пророком восхищаться...
Пикейные жилеты - в недоумении. Ещё недавно они в один голос утверждали, что Солженицын - это голова (даже - две головы). Но уж давненько ни одной из этих пророческих голов не слыхать. Россия не обустроена, дороги не проложены, дураки не обучены - а нобелевский мудрец не глаголет, не наречит и даже не междометит. Я разделяю общую тревогу. И захотелось мне порадовать читателя чем-нибудь эдаким, эксклюзивным. Так родилась мысль опубликовать репортажные воспоминания о пребывании Солженицына на ростовской земле в сентябре 1994 года, когда он вернулся из вермонтского отшельничества на историческую родину...

Водил нас, аки Моисей
Писателя встречали чин чином. Горластые казачки визгливо проголосили величальную, поднесли Исаичу хлеб-соль и стопарик водки, который он «хлопнул» легко и душевно. «Молодцы! - похвалила проводница. - Только в Ростове и догадались...». В её голосе сквозило глубокое презрение к непролазной тупости городов-лапотников.

Не обошлось без эксцессов. Едва писатель шагнул на перрон, как мимо него пулей влетел в вагон встрёпанный мужичок подозрительной наружности. Оказалось, впрочем, что тип - не народоволец-бомбист, а ростовский джентльмен, который вознамерился одарить супругу писателя Наталью Дмитриевну букетом и облобызать ей ручку. Супруга вздрогнула, но выстояла.

(Любопытно, что сам Солженицын ничего не брал от поклонников: всё доставалось жене. «Знаете, у нас уже было несколько случаев, когда Александра Исаевича пыталось отравить КГБ, - доверительным шёпотом сообщи мне один из «приближенных к телу». - Так что во избежание»... Я тут же хотел поинтересоваться, не могут ли подействовать гнусные яды на Наталью Дмитриевну, но таинственное лицо исчезло так же внезапно, как и появилось. Позже я и впрямь убедился, что Солженицын шарахался от цветов и подарков. Хотя не уверен, что из-за страха перед «конторой»).

Во всей ростовской эпопее можно выделить три ключевых момента. Первый - прогулка Солженицына вместе с многочисленной журналистской братией по памятным местам, связанным с детством и юностью писателя, проведёнными в Ростове. Второй - встреча с преподавателями вузов и прочей интеллигенцией в Донской публичной библиотеке. Наконец, третий - общение со студентами Ростовского государственного университета в здании на улице Горького.

Самой интересной из этого букета была прогулка. Длилась она часа четыре, и всё это время Александр Исаевич рассказывал о себе, о прошлом города, о временах и нравах. О том, где находилась Казанская церковь, как маленький Саня гонял в футбол с пацанятами на бывшем кладбище, и мяч звонко бился о кресты, что необычайно забавляло юных спортсменов. О школе с огромным усатым швейцаром Лукой Лукичом, который стоял на выходе и одним только видом своим устрашал озорников. О знаменитом «чёрном ЕПО» - магазине единой потребительской кооперации, располагавшемся там, где сейчас в скверике перед Домом книги на Буденновском проспекте бьёт фонтан...

Побывали мы в доме, где жил до войны писатель - на бывшем Никольском, ныне Халтуринском. Небольшая хижинка во дворе, где и поныне обитают люди. «У нас условия были получше», - покачал головой Солженицын. Заметно было, что воспоминания окрыляют Александра Исаевича, придают ему бодрость и силы. В тогдашние 76 лет поди-ка прогуляйся несколько часов кряду пешком по 35-градусной жаре! Репортёры, бедняги, уже у школы на перекрёстке Горького с Газетным плелись, высунув языки, а Солженицын вспоминал первые опыты преподавания математики... «Второго дня ему не осилить», - подумал я дома, доползая до постели. И ошибся.

Перед лицом своих товарищей
позвольте торжественно покаяться!
В воскресенье, 18 сентября, начался лёгкий дурдом. Накануне была заявлена встреча Солженицына с преподавательской общественностью. Писатель объявил, что хочет узнать о проблемах, которые волнуют педагогов. Нужный, конечно, разговор. Но подумалось: а стоило ли собирать ради этого в «публичке» «слёт передовиков производства», но котором Товарищу из Центра рапортовали - правда, в духе времени не о достижениях, а о бедах, - стоя навытяжку, запинаясь и краснея от неожиданного счастья «отметиться» перед знаменитостью! Ведь если Товарищу действительно интересны школьные проблемы, проще в будний день зайти в любую учительскую да потолковать. Узнал бы всё, что хотел, и немного больше.

А так... Получился, говоря словами Блока, - балаганчик. Преподавателей в зале было явное меньшинство. Хотя кого тут только не было... И Пророк, ведущий беседы лично со Всевышним, и пожилая звонкоголосая проповедница идей коммунизма, которая минут десять крыла почти матом правительство, президента, демократию и отдалённые окраины Вселенной. И перепуганный студент-первокурсник, гневно обличавший вузовскую молодёжь за то, что она «любит секс и пиво». И уроженец Чалтыря со странной фразой: «Я, канэшно, не пэдагог, но с детства интэрэсуюсь мэдицыной и мылыцией!»

Иногда зал лежал покатом. Не хватало разве что длинноногих шансонеток с весёлым канканом. Но что меня поразило: великий писатель земли Русской что-то торопливо строчил в блокнот. Общался с народом? Казалось, вот-вот из его уст вылетит сакраментальное: «Диктуйте помедленнее, я записую...».

Впрочем, сам Солженицын выступил довольно толково, обозначив ряд действительно острых и болезненных проблем образования. Например, проблему «кухаркиных детей», то есть зависимость получения образования и развития врождённых талантов от денежного мешка. Ребята из малообеспеченных семей, выдающиеся, даже гениальные, попросту отсекаются от возможности развить свои способности, попасть в вуз, пойти в науку... Это - страшно.

Правда, большая часть сказанного не была откровением. Весомость словам придавало только то, что они были высказаны вслух известным человеком. И всё же под занавес какая-то экзальтированная дамочка далеко «забальзаковского» (если не сказать «забальзамированного») возраста обрушила на голову писателя лавину истерических молений и требований, которые сводились к одному:

- Александр Исаевич, научите нас жить, укажите путь!..

Мрачного вида сосед справа от меня пробурчал: «Если ты, дура, за шестьдесят лет не научилась, теперь уж поздно начинать»...

Грубо, конечно. Но не лишено смысла.

Крестные муки Солженицына не завершились выслушиванием (с фиксированием в блокнотике) галиматьи вперемешку с жалобами на «отсутствие», «недоработки» и «провалы». Он вынужден был ещё больше часа чёркать автографы на своих книгах, окружённый и буквально заваленный телами и тушами своих почитателей. Прошедший вторую мировую и сталинские лагеря, он вполне мог погибнуть от избытка славы и недостатка воздуха. Спасло лишь то, что он принципиально подписывал только книги, отвергая зачётки, сигаретные пачки и использованные трамвайные талоны.

Брат кота Леопольда -
не сын плотника Иосифа
Встреча в университете во вторник была значительно менее интересной, хотя 409-я аудитория ломилась от народа. Стоявшие у входа студенты, не сумев пробиться поближе к телу мэтра, стали громко требовать переноса встречи... в парк Горького! Всё это время гость стоял растерянно и молчаливо. А что тут скажешь? В конце концов буянов угомонили.

В целом студенческие «рапорта» выглядели ещё бледнее преподавательских. Из сказанного запомнилось лишь предложение назвать университет именем Солженицына. Бурно хлопали. Впоследствии ограничились мемориальной доской. И на том мерси.

Сам Солженицын говорил долго и образно. К концу запутался в грехах российских государей - от монархов до членов Политбюро, в исторических датах и фактах, после чего дал ряд мудрых советов, каждый из которых сводился к сентенции кота Леопольда: «Ребята, давайте жить дружно!» Давайте. Мы и сами хотим. Не получается. И толком никто не научит. Не воспринимать же всерьёз совет Александра Исаевича: «Выбирайте в органы власти порядочных людей! Такие есть!»

Везёт мне на соседей. Мужичок с улыбчивой физиономией добродушно откомментировал: «Все они, твари, порядочные. Пока до кормушки не дорвутся».

И лишь одно выступление, на мой взгляд, попало в точку. Скромного вида худенькая девушка задала писателю вопрос:

- Александр Исаевич! Ваша слава связана с повестью «Один день Ивана Денисовича» и «Архипелагом ГУЛАГ». А сейчас вы занимаетесь этой темой? Интересуют вас судьбы людей, попавших «за колючку»?

В ответ прозвучало:
- Сейчас, в трудную для России годину, у меня не хватает для этого времени. Нужно спасать страну! Я понимаю, места не столь отдалённые - тема важная, да как-то руки не доходят...

Ах, Александр Исаевич... Спасение России - задача, безусловно, благородная. Но верша судьбы государств и народов, не худо бы помнить, что в «великие» вы попали исключительно благодаря тем самым «арестантам», до которых у вас сегодня не доходят руки. До сих пор у писателей российских на представителей «дна» времени хватало. На политику не всегда оставалось - а на «отверженных», представьте, находилось.

Пусть не кружит вам голову внешнее проявление восхищения и преклонения перед вами. Уверяю вас, вряд ли кто в России верит в вашу пророческую миссию и в то, что на ниве политики вы сможете снискать себе те же лавры, что на ниве литературы. К этим скептикам отношусь и я. Вы хотите явиться народу не литератором, но Пророком? Позвольте напомнить строки Евангелия от Матфея: «И пришёл в отечество своё, и учил их в синагоге их, так что они изумлялись и говорили: откуда у него такая премудрость и силы? Не плотников ли он сын?.. И соблазнились о Нём. Иисус же сказал им: не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своём и в доме своём. И НЕ СОВЕРШИЛ ТАМ МНОГИХ ЧУДЕС».

Иисус не смог совершить чудес, столкнувшись с сомнениями и колебаниями соотечественников. Так стоит ли наступать на грабли, даже если они - Божеские?