ЯГОДНОЕ - ЯСЕНОВКА

ЛИСТНИЦКИЕ - ПОПОВЫ

В «Тихом Доне» большое место занимает имение помещика Листницкого Ягодное, куда Григорий с Аксиньей уходят из Татарского. Вот шолоховская картина Ягодного: «По большому двору, обнесенному кирпичной облупленной оградой, нескладно раскидались дворовые постройки: флигель под черепичной крышей, с черепичной цифрой посередине - 1910 год, - людская, баня, конюшня, птичник и коровник, длинный амбар, каретник. Дом большой, старый, огороженный со стороны двора палисадником, ютился в саду. За домом серою стеною стояли оголенные тополя и вербы левады в коричневых шапках покинутых грачиных гнезд.

С севера от господского дома в балке был пруд, покрывавшийся с середины лета ряской.

Литературоведы, особенно ростовские, ищут Ягодное в хуторе Ягодном, что в 30 километрах на юго-восток от станицы Веденской. И находят там то, чего никогда не было: и остатки дома, и парк Листницких.

Для знатоков же вешенского края с самого начала было ясно, что прообразом Ягодного является Ясеновка, километрах в 15 на юг от Вешенской. Там и была усадьба прототипа генерала Листницкого - есаула Попова Евграфа Ивановича. Автор этих строк хорошо знал в детстве Ясеновку: через нее и мимо усадьбы Попова проходила дорога на дальнее поле моего дедушки Лосева Карпа Александровича. Ниже пруда, на котором в отдельные годы жили семьи белых лебедей, на пологих склонах балки пробивались родники, и по балке всегда тек, да течет и сейчас, бойкий прозрачный ручей. Теперь по балке, после того, как Ясеновка несколько десятков лет назад исчезла, разрослись байрачные леса из ясеня, кленов, караичей и разных кустарников.

Это у Попова дед был в Отечественную войну казачьим генералом, которому император Александр I пожаловал за заслуги 4 тысячи десятин в Саратовской губернии. Казачьей землей на Дону цари не распоряжались. В Ясеновке Поповы жили на своем пае, выделенном вешенским станичным обществом. Когда поселились они в глухой степи на вершине суходольной балки Ясеновки, неизвестно. Однако нам известно, что в 18 веке вершина балки принадлежала сотнику Чукарину, который за долг в 300 рублей передал свой хутор подполковнику Бокову. Последний в 1791 году просит Войсковую канцелярию «хутор переименовать под его название и поселить при оном уступленных ему от родителя, генерал-майора кавалерии Бокова 1-го, 25 семей малороссиян».

Впоследствии произошла смена хозяев в этом хуторе, здесь поселился дед Евграфа Ивановича. При нем же остались и 20 дворов бьющих крепостных малороссиян. Интересно, что более чем за столетие количество дворов не выросло: ведь вся-то земля кругом была вешенских станичников. Но так как из-за дальности расстояния многие вешенцы не могли ее обрабатывать, то и Евграф Попов, и ясеновские крестьяне арендовали ее по невысоким ценам. Некоторые из этих крестьян, такие, как Шульгины, без собственного земельного надела стали кулаками.

В Ясеновке, в крестьянской семье Черниковых родилась и выросла мать М. А. Шолохова - Анастасия Даниловна. Когда она подросла, ее взяли в дом барина Попова, сделав ее впоследствии горничной. Настенька была расторопной и смекалистой. Родители пожелали выдать ее замуж только за казака, чтобы она была хозяйкой на своей земле. Вскоре нашелся и жених, урядник Краснокутской станицы Кузнецов, но Настенька не любила его, и в конце-концов ушла к Александру Михайловичу Шолохову.

Он был несколько лет связан с помещиком Поповым. Зная за ним коммерческий талант, - Попов поручал ему формировать для откорма на привольных осенью вешенских полях гурты скота, сопровождать их до станции Мальчевской, вести денежные расчеты с клиентами. Александр Михайлович был находчивым собеседником и без него не проходили ни охота, ни застолья в усадьбе. Но он тяготился этим обществом; ушел от помещика в хутор Кружилинский, где стал торговым агентом по скупке зерна на ссыпке донского миллионера Парамонова, имевшего большие склады зерна на пристани в хуторе Базковском.

Однако связь с ясеновской усадьбой не порывалась. Александр Михайлович и Анастасия Даниловна были желанными гостями в Ясеновке. Здесь-то маленький Миша набирался впечатлений о жизни барского дома и его обитателях. У Евграфа Ивановича были два сына: Дмитрий и Евгений, и две дочери: Анна и надежда. Дмитрий, казачий офицер, служил в казачьих полках и являлся в какой-то степени прототипом Евгения Листницкого. Он был заядлым белогвардейцем, и его убили красные конники где-то недалеко от родного дома, в степи, когда он убегал от наступающей Красной Армии. Младший сын Попова был студентом и в войне, по нашим данным, не участвовал.

Долгое время в доме Поповых служила ясеновская девушка Ксения Новикова. Статная и красивая, она была не только горничной, но и домашней артисткой, когда ставились спектакли для приглашенных гостей. Молодой сотник Попов не был женат, и Ксения стала его любовницей. Но так долго не могло продолжаться, и родители Ксении выдали ее замуж за казачка с хутора Фроловского. Все же с законным мужем Ксения прожила недолго: она в темную ночь убежала из казачьего двора к Дмитрию, который отвез ее в хутор Каргинский, а потом в имение помещика Багырева. Покинутый муж вместе с дружками патрулировали на конях вокруг усадьбы Поповых, чтобы выкрасть законную жену, но она была уже далеко от Ясеновки. Жизнь свою Ксения Дмитриевна Новикова, по мужу Маяк, доживала в Вешенской, по улиие Ленина...

О самом есауле Евграфе Ивановиче Попове можно сказать, что кое в чем он напоминал генерала Листницкого Был он высок, худ, любил по-барски охотиться. Когда началась гражданская война, он от болезней и переживаний слег в постель. Ксения Новикова рассказывала, что как-то в 1919 году группа красных бойцов прорвалась со стороны Кашар в Ясеновку, в барскую усадьбу. Евграф Иванович приказал домочадцам все отдавать без возражений, что ни потребуют. В комнату, где лежал старый барин, вошел маленький, быстрый, хлипкий красноармеец и, увидев на нем высокие меховые волчьи унты, предложил поменять их на свои худые мокрые валенки.

«Ты лежишь на диване, тебе сойдут и мои валенки» - сказал боец. Обмен быстро состоялся.

Этот же маленький красный солдат выбрал на конюшне лучшего вороного жеребца. Конюх Трофим уговаривал не седлать его: он злой и сбрасывает с себя верховых. Но отчаянный солдат прикрикнул на барского конюха и вскочил на оседланного жеребца. Через несколько часов вороной, весь мокрый, прискакал с седлом в свою конюшню, но без всадника. Евграф Иванович от испуга через несколько дней отдал Богу душу.

Конюх Трофим служил у барина долго, жил на конюшне, любил лошадей больше, чем людей. Зимой 1919 года, при наступлении красных, помещичья семья, убегая, оставила все имение на попечение Трофима. Но когда пришли красные, хуторяне не посчитались с его полномочиями и распорядились по-своему. Не убежала и Ксения со шкатулкой золота и серебра, оставленной барыней ей на хранение. Все было найдено и передано в банк.

Барышни Поповы очень быстро вышли замуж за красных командиров, живы они и до сих пор. В 1976 году я обратился к одной из них, чтобы она рассказала о Ясеновке, о своих родных. Но последовал ответ: «Я ничего не помню. Только знаю, что в Ясеновке наша семья жила на своих казачьих паях». Это значит, что семья Поповых была рядовой казачьей семьей, что не было у них ни гуртов скота, ни тысячи десятин земли, сдаваемой в аренду саратовским крестьянам, что не приезжали каждую осень в Ясеновку саратовские приказчики с сумками золотых червонцев. Не помнит Анна Попова, что она училась вместе со мной и другими казачатами в Вешенском училище и что по субботам за ней подкатывал блестящий фаэтон, запряженный вороными конями, с кучером типа Григория Мелехова. Мы же шагали в свои хуторские курени пешком: нашим родителям было невмочь разъезжать за своими казачатами...

Теперь от Ясеновки и барской усадьбы ничего не осталось, кроме отдельных камней от фундамента. Стоит там лишь одинокая изба для пастухов, да еще строится большой пруд для орошения культурных пастбищ совхоза «Кружилинский».

Под влиянием служебной же повинности образовалось и право всего казачьего общества на  владение   землей . Центрами казачьего управления служат станицы, и каждая служит средоточием общества всех принадлежащих к ней казаков или станичного общества, станичного юрта. К каждому юрту отводится  земля  с угодьями, которая почитается неприкосновенной собственностью станичного общества, и ни в каком случае никакая часть ее не может перейти в исключительную личную собственность. Собственность и  владение  всей  землей  принадлежит всему обществу, а пользование, довольствие принадлежит всем жителям, казакам и урядникам (84-86). Вся она (пашня и сенокосы) разделяется на участки или паи. Леса тоже разделяются на участки, подлежащие вырубке, а эти снова на паи (87-112). Разделение этих паев между всеми жителями производится, по древним обычаям, целым станичным обществом без прямого участия станичных правителей (6, 113, 114), в полном сборе общества, и с письменными приговорами. Правители, впрочем, обязаны охранять от обид и обделов (114, 116).

Паи назначаются только в пожизненное пользование всякому казаку, с тех пор как он, придя в возраст, вступает в отправление станичных повинностей, а по смерти возвращаются в общественный фонд (118, 119). Вдовам с малыми детьми назначаются паи до возраста (121). Замечательно, что в этот  надел  на том же основании входят все священно- и церковнослужители. Они тоже считаются казаками, и вдовы и сироты их пользуются тоже паями по казачьему положению (131-133). Таким образом, все пользование условливается здесь службой, а фонд общественный принадлежит обществу в собственность[305].

Как же вырастал казак, как становился природным воином, что заставляло изумляться и так бояться казаков всеми противниками, что дало возможность признать их лучшей в мире легкой кавалерией?
Годовалого мальчонку стригли в первый раз наголо. Прядь его мягких шелковистых волос прятали за иконы, а после этого передавали мужчинам. Те сажали его на неоседланного коня и наблюдали, как малыш себя поведет дальше – свалиться с коня (стояли рядом, чтоб подхватить) – будет убит, ухватиться за гриву, усидит – будет жив, в боях уцелеет .
Коня обводили за повод вокруг церкви, затем отец снимал малыша с коня и брал его на руки, а крестный одевал на них кушак с саблей или шашкой. Возвратившись к родному дому, оружие забирал себе крестный, а ребенка отдавали матери. Крестный хранил оружие у себя и должен был обучать крестника, как всем видам воинского искусства, так и церковным обычаям.
Это было общее правило, ибо считалось, что отец может быть или не меру добр, или не меру строг, а крестный будет справедлив и требователен во всем.

Года в три казачонку дарили штаны, это тоже было символом, означавшим, что пора приступать к обучению верховой езде. С семи лет учили стрелять. А с десяти рубить. «Ставили» руку, чтоб клинок шел под правильным углом. Сначала на водяной струе, чтоб не было ни малейших брызг, затем на лозе, сидя на коновязи – бревне, и лишь потом уже на коне. Одновременно со всем этим учили рукопашному и кулачному бою.
С пяти лет казачонок уже помогал родителям в хозяйстве. Но ему оставляли время и для игр. При этом все игры носили характер обучения – ловкости, мастерства, глазомеру, реакции, необходимых в боевом искусстве. Простой волчок, подгоняемый кнутом, воспитывал одновременно и твердость и гибкость руки, и умение владеть всем телом.
В семь лет мальчика стригли во второй раз, и он переселялся к взрослым братьям, шел в баню с мужчинами, первый раз исповедовался и причащался. За казачком уже серьезно приглядывали, и если он проявлял себя смышленым, то ему позволялось принимать участие даже в кругах, в качестве наблюдателя, конечно.

Помимо безукоризненного владения конем, казак обучался рукопашному бою, как с холодным оружием – саблей или позднее шашкой, так и голыми руками.
В качестве тренировки использовалась даже молитва. То есть умение сосредоточиться в молитвенном состоянии, пристально смотря на икону, тем самым вырабатывалось умение смотреть прямо в глаза, не моргнув. Поединок всегда был борьбой характеров, силы воли.