Д. Малаков

Киев и Бабий Яр на немецкой фотопленке осени 1941 года

С некоторых пор различные зарубежные публикации, посвященные теме Бабьего Яра, стали сопровождаться фотографиями, на которых можно увидеть трупы, лежащие на улицах Киева, советских военнопленных с лопатами, стоящих на дне огромного оврага и подобные сюжеты. В подтекстовках указано, будто запечатлены на фотографиях шествие евреев в Бабий Яр1, раскапывание трупов для сожжения в 1943 году...

Такие подписи могли появиться с подачи западных публикаторов, не имевших возможности атрибутировать уникальные кадры, сделанные, несомненно, в Киеве в годы Второй мировой войны. Позднее оказалось, что большая часть снимков отпечатана в зеркальном отражении, причем некоторые в таком виде вошли и в энциклопедическое издание Йельского университета2. Произошло это, очевидно, потому, что тех, в чьих руках оказалась вся (!) фотопленка, интересовали только эти сюжеты, а не место действия в целом.

Еще в конце 1991 — начале 1992 гг. в различных учреждениях Киева появились ксерокопии этих снимков, присланные из США частными лицами, просившими атрибутировать изображенные сюжеты. В работе принимал участие и автор, тогда сотрудник института КиевНИИПградостроительства. Такие же ксерокопии были присланы и в Музей истории г. Киева.

Истина стала очевидной лишь весной 2001 г., когда в Музей истории г. Киева обратились научные сотрудники Гамбургского института социальных исследований, приехавшие в Украину специально для атрибутации фотоснимков периода Второй мировой войны, хранящихся в германских архивах.

К тому времени в Киеве, при поддержке Посольства Федеративной Республики Германия в Украине и содействии посла д-ра Эбергарда Гайкена, уже был издан фотоальбом, составленный автором этих строк3. В нем были опубликованы семь кадров из числа полученных нами в Киеве весной 1992 г. 12 ксерокопированных снимков. К сожалению, два снимка, которые не удалось «привязать» к конкретному месту, напечатаны в зеркальном отражении, т.е. так, как они были получены4.

Гости из Гамбурга привезли с собою все (!) отпечатки с той самой оказавшейся цветной пленки производства известной германской фирмы AGFA. Надпись AGFA COLOR помещена за перфорацией вверху каждого кадра, равно как (что чрезвычайно важно) и нумерация кадров — внизу. Именно так — с перфорацией — сделаны эти отпечатки.

Зная Киев лучше наших гостей (что естественно), мы в их присутствии атрибутировали почти каждый кадр, а со временем, в знак благодарности, получили копии этих снимков (размер изображения 17х26 см.). Именно их предлагаем ныне вниманию читателей с комментариями.

Вначале об авторе снимков. Вашингтонский музей Холокоста, ссылаясь на авторитет д-ра Андрея Ангрика, исследователя из Гамбургского института социальных исследований, подтверждает, что им был немецкий военный фотограф Иоганнес Хёле. Он состоял на службе в РК (Рropaganda Кommando) 637, входившей в состав 6-й германской армии, одержавшей победу в битве за столицу Украины осенью 1941 г. и занявшей Киев. И. Хёле умер в 1944 г. В начале 1950-х гг. его вдова продала эти снимки фрау Шульц, вдове берлинского журналиста Ганса Георга Шульца. В 1961 г. копии этих фото были предоставлены адвокату Вагнеру в Земельный суд Дармштадта, расследовавший военные преступления, совершенные Зондеркомандой в Киеве и Лубнах осенью 1941 г. Вслед за этим снимки приобщили к судебным делам, связанным с военными преступлениями, и передали на хранение в Главный архив земли Гессен в Висбадене. Возможно, тогда и были сделаны перевернутые отпечатки: ведь копиисты не знали Киев, а при печати допустили ошибку. В 2000 г. фрау Шульц продала оригиналы Гамбургскому институту социальных исследований5.

Теперь, имея на руках весь комплект с покадровой нумерацией, мы можем утверждать, что в Киев вначале попали кадры № 3, 4, 5, 6, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22 (еще один снимок из комплекта ксерокопий — двенадцатый — был сделан советским фотографом и относился к 1943 г.), и прокомментировать каждый кадр (с № 3 по № 32).

Следует отметить, что съемка выполнена опытным профессионалом и очень качественна в композиционном плане. Высокая разрешающая способность оптики, несмотря на применение узкой, 36-мм пленки, точность экспозиции (напомним, что в то время не было автоматической настройки) позволяет рассмотреть мельчайшие детали каждого кадра. К сожалению, механические качества аппарата оказались не столь совершенны. На 32-м кадре пленку в аппарате Хёле «заело» и порвалась перфорация.

Первых двух кадров нет — возможно, они пострадали при зарядке или были утрачены.

На 3-м (фото № 1), 4-м (фото № 2) и 5-м (фото № 3) кадрах запечатлены убитые мужчины, лежащие на краю тротуара вдоль правой стороны современного киевского проспекта Победы, в квартале между одноименной площадью (бывшей Галицкой) и Воздухофлотским путепроводом — тогда пересечением бульвара Тараса Шевченко с шоссе Героев Стратосферы. Положение теней дает основание полагать, что съемка происходила около полудня.

Легко узнаваемо на втором плане кадра № 3 здание с колоннами — нынешнее Министерство образования и науки Украины (просп. Победы, 10), а до войны — Промакадемия (бульв. Тараса Шевченко, 86).

Внимательно изучив лица пешеходов, мы не обнаружим ни одного еврейского. Но обратим внимание на молодых мужчин в красноармейском обмундировании, в пилотках (конечно, без звездочек). Почти все идущие смотрят перед собой или в объектив; лишь некоторые — на трупы. Эти люди направляются на Евбаз, т.е. Еврейский базар. Так в Киеве еще с ХIХ века назывался один из самых больших городских базаров, хотя официальное название его было — Галицкий. Он располагался посредине нынешней площади Победы, где тогда не было ни цирка, ни универмага «Украина». В Киеве не говорили «рынок», а только «базар». Это уже послевоенные, приезжие горожане, значительно превзошедшие по количеству довоенных киевлян, стали говорить на русский манер — «рынок».

С началом немецкой оккупации базары стали тем единственным местом, где можно было купить или выменять на вещи продукты. Ими торговали те, кто сумел разжиться в дни безвластия — 18–19 сентября 1941 г., когда безнаказанно грабили магазины и склады. Крестьяне и жители пригородов продавали свежие овощи и молоко. Люди шли на базар пешком, потому что трамваи не ходили, а автомашины были только у немцев.

Убитый, лежащий поперек бордюра, судя по внешности, еврей. Но не военнопленный. Он, надо полагать, был один из тех, кто 29 сентября не явился по распоряжению оккупантов и был обнаружен дома карателями или выдан соседями, дворником.

В левом углу кадра можно рассмотреть еще одного убитого, лежащего ничком и склонившегося над ним человека. В правом углу — смотрящая на фотографа собака.

На перекрестке улиц виднеется темное пятнышко — пушка, которую мы сможем детальнее рассмотреть на 23-м кадре.

Дальше на горизонте высится многоэтажный жилой дом у нынешней станции метро «Политехническая». Тогда это было единственное большое здание на этом участке Брест-Литовского шоссе.

На снимке, поодаль, виден еще один труп. Хёле подошел и к нему, чтобы сфотографировать улицу с другой стороны — так, чтобы в кадр попали оба убитые (4-й и 5-й кадры). Пешеходы на снимке идут, стараясь не привлекать внимание немца с фотоаппаратом. Вдали — дом с аптекой на углу бульвара Тараса Шевченко и ул. Дмитриевской, сам бульвар, а над ним — купола Владимирского собора.

Судя по следующим кадрам пленки, фотограф, вероятно, на автомобиле отправился к Бабьему Яру. Здесь он застал картину, несомненно, глубоко впечатлившую своим драматизмом: на огромном открытом пространстве лежали вещи расстрелянных — верхняя одежда, нижнее белье, обувь, сумки, «клумаки»... И Хёле сфотографировал все увиденное — с солдатом-эсэсовцем на переднем плане, в пилотке, с пистолетом в кобуре на ремне, присевшим на корточки у вещей и отвернувшимся от объектива.

Вещи лежали длинным рядом, ведущим к зловещим песчаным обрывам в глубине кадра, где виднеются какие-то фигурки (6-й кадр, фото № 4). Хёле отправился туда. Подойдя ближе, он сфотографировал еще троих эсэсовцев, в шинелях и касках с эмблемой «СС», с пистолетами в кобуре на ремнях, а следовательно, находящихся при исполнении служебных обязанностей. Они роются в вещах, не обращая внимания на фотографа («свой!»). Вдали, под обрывом, видны фигуры немцев и какая-то группа людей (7-й кадр, фото № 5). Если перед нами следы последнего пути жертв (как известно, перед расстрелом их заставляли раздеваться), значит, лежат они там, дальше, за длинным рядом одежды. Или справа — за пределами снимка?

Определить это место сегодня можно только при сопоставлении со съемками того времени (напомним, что еще в 1930-е гг. для нужд кирпичных заводов велась интенсивная разработка карьеров в Бабьем Яру и на прилегающей территории). Но такая фотосъемка если и производилась, пока не обнаружена. Тем не менее, рассматривая послевоенную топографическую съемку (см. прил. № 33), можно предположить, что на снимке — карьер, располагавшийся у левой кромки Бабьего Яра, севернее нынешней станции метро «Дорогожичи».

Подойдя ближе, Хёле сделал следующий снимок, который, видимо, должен был как-то прояснить (для него?) события, произошедшие здесь накануне и происходящие в момент съемки (кадр № 8, фото № 6). Солнце находится слева, значит, это западный склон яра или карьера. Склон почти вертикальный, с явными следами осыпей искусственного происхождения. Над обрывом, на фоне синего осеннего неба видны трое немецких офицеров, рассматривающих что-то вдали. Под обрывом, на кучах вещей расположились, сидя и стоя, военнопленные, не обращавшие внимания на фотографа. Их обмундирование выдает элитные рода войск: восемь человек одеты в короткие куртки на вате и круглые шапки-финки — их тогда носили в советской кавалерии и в артиллерии на конной тяге6; видны и другие головы — в пилотках, в танкошлеме, двое в кожаных летных шлемофонах. Значит, для каких-то работ отобрали наиболее физически выносливых или же более подготовленных вчерашних бойцов. Что это за работы — погрузка одежды в автомашины?

Вероятно, впечатленный увиденным, Хёле не пожалел истратить следующие семь кадров (9—15, фото №№ 7–13) пленки, чтобы заснять крупным планом вещи расстрелянных, разбросанные на земле. Один кадр сделал дважды, не побрезговав порыться в вещах и сумочках, чтобы вытащить документы и фотографии жертвы — молодой женщины. На снимках видны «модельные», как тогда говорили, дамские туфли, дамские галоши, ботики, термос, бутылка, кружка, зонтик, перчатки, протез ноги, детские вещи...

Чтобы сделать следующие три снимка мест, куда навсегда ушли владельцы одежды, фотограф поднялся на верхнюю кромку яра, где открылась не менее впечатляющая картина: сотни военнопленных в шинелях, вооруженные лопатами, стояли по обеим сторонам дна яра, на его склонах и на самом дне, на свеженасыпанной земле — явно занятые засыпкой и выравниванием дна. Полуприсыпанные деревья и кусты на дне свидетельствуют, что склоны яра были взорваны. Некоторые из пленных в штатском. Это, вероятно, те, кто успел переодеться, спасаясь от плена, но был выявлен и все-таки пленен. В 16-м кадре (фото № 14) около 115 пленных. По краям яра стоят эсэсовцы-конвоиры, с винтовками на плече, с касками на поясе. Один из них виден на переднем плане, другой стоит на дне, среди пленных, широко расставив ноги и подбоченясь. Тени от конвоиров видны на дне справа; стоят они и слева, вверху (16-й кадр).

Происходящее на снимке подтверждает архивный документ — протокол допроса бывшего военнопленного, а до того — военнослужащего Днепровского отряда Пинской военной флотилии, оборонявшей Киев летом 1941 г. — Николая Борисовича Соколова, 1911 г. рождения, уроженца Киева, беспартийного, украинца — свидетеля злодеяний нацистов в Бабьем Яру. В протоколе, составленном следователем НКГБ 30 декабря 1945 г., со слов Н.Б. Соколова записано: «В октябре м-це 1941 года я с группой военнопленных [из] 300 человек, под конвоем немецкой полиции был доставлен [из концлагеря на улице Керосинной] в Сырец — Бабий Яр, для погребения трупов расстрелянных советских граждан. К моменту нашего прибытия трупы расстрелянных в Бабьем Яру уже сверху были засыпаны землей, нас только заставили подровнять яму наравне с поверхностью грунта земли. У места расстрелов я лично видел, лежали большие кучи ценных вещей, отобранных у расстрелянных советских граждан. Кроме вещей, лежали отдельно различные документы, паспорта, фотографии»7 (док. № 35).

Из немецких документов также известно, что работы по засыпке трупов в Бабьем Яру производились сейчас же по окончании массовых расстрелов, т.е. 1 октября 1941 г., и для этого были привлечены 300 военнопленных.

17-й кадр (фото № 15) сделан выше по ходу яра. На обоих его краях видны два деревянных столба линии электропередачи с белыми фаянсовыми изоляторами. Здесь узнаваем далекий горизонт Заднепровья, зелень Кирилловской рощи, следы оползней на дальнем, восточном склоне Бабьего Яра. В кадре запечатлены около 150 военнопленных. Работают единицы: возможно, этот снимок сделан уже по завершении работ, начатых рано утром. Примечательна группа на переднем плане: конвоир-эсэсовец разговаривает с двумя женщинами — молодой и пожилой, судя по одежде, крестьянками или жительницами пригорода. Одна из них, босиком, держит на руках ребеночка. Можно предположить, что они ищут кого-то из своих родственников.

Следующий, 18-й кадр (фото № 16), сделан с той же точки, но фотограф спустился несколько ниже. Кое-кто из военнопленных смотрит в объектив, на каске конвоира, стоящего спиной, отчетливо видна эмблема войск «СС». В поле зрения более 100 пленных. Можно предположить, что от того же конвоира фотограф услышал, что этих «землекопов» привели с ул. Керосинной, где тогда в бывших красноармейских казармах находился фильтрационный концлагерь для военнопленных. Хёле направился туда.

На углу улиц Керосинной (ныне — ул. Шолуденко) и Лагерной (ныне эта ее часть — ул. Маршала Рыбалко) были сделаны 19-й (фото № 17) и 20-й (фото № 18) кадры: толпа женщин у ограды стадиона «Зенит» (ныне — «Старт») пытается узнать что-то о судьбах своих мужей, сыновей, братьев, возможно, содержавшихся в соседних казармах. В беретах и с непокрытыми головами — горожанки. Крупно сняты кошелки, сплетенные из камыша и лозы. Позируя перед камерой, улыбается украинский полицай — вчерашний, судя по фуражке, командир Красной армии. Черный околыш говорит о том, что он артиллерист, танкист или связист. Но ремень — солдатский: ведь командирская латунная пряжка со звездой, разумеется, уже не годилась. На левом рукаве шинели — белая матерчатая повязка с двумя полосами по диагонали не то желто-синяя, не то красно-черная, из всех надписей читается только крупная: «Wehrmacht».

Сохранились почти все здания, виднеющиеся на горизонте: застройка ул. Львовской (ныне — ул. Артема) — слева и ул. Полтавской — справа. Сохранилась также стальная решетчатая ограда стадиона, ставшего широко известным с лета 1942 г., когда здесь проходили футбольные матчи между командой «Старт» хлебозавода № 4, состоявшей в основном из игроков довоенного состава киевского «Динамо», и футболистами оккупационных войск. В глубине справа виден торец военного гаража, такого же, как сохранившийся на теперешней ул. Дорогожицкой, 4, где провели ночь с 29 на 30 сентября евреи, которых не успели расстрелять в первый день.

Следующие, 21-й (фото № 19) и 22-й (фото № 20) кадры, сделаны, вероятно, где-то неподалеку Евбаза. Внимание фотографа привлекли двое расстрелянных, лежащих под бордюром так, словно они не убиты, а прилегли отдохнуть. Один из них одет в гимнастерку и галифе, другой — в нижнем белье. Оба разуты, босые ноги в грязи — видимо, шли босиком. Судя по короткой стрижке и истощенным лицам, — это военнопленные. Очевидцы вспоминают, что, когда пленных гнали по киевским улицам, конвоиры расстреливали тех, кто не мог идти.

Прохожие торопятся проскочить опасное место, где стоит немец с фотоаппаратом. На втором плане — старый киевский дом, переоборудованный, как видно, под какое-то производство: в стене — круглое отверстие для осевого вентилятора, окна помещения закрашены. Стоят большие ящики с ручками для переноски. На дверях нанесен белый крест-оберег, очевидно, он должен свидетельствовать о том, что в доме нет евреев. Так во времена погромов в царской России в окнах выставляли иконы или наносили на двери крест.

Очередной, 23-й кадр (фото № 21) сделан опять возле того же здания Промакадемии на бульваре Тараса Шевченко. Судя по теням, времени от первых кадров прошло не более часа. На булыжной мостовой стоит улыбающийся, видно польщенный вниманием фотографа-соотечественника, немец, полицейский регулировщик. В правой руке он держит жезл — круглый белый, в красной окантовке диск на палочке. Справа стоит советская 76-мм зенитная пушка, оставшаяся со времени обороны Киева, а за ней — двое немецких солдат. Они же, как и люди в красноармейской одежде, видны в толпе, так же оживленно двигающейся на Евбаз и с Евбаза. На броневом щите пушки укреплен немецкий треугольный дорожный знак «проезд закрыт» с тремя, еще не известными у нас светоотражателями. Под щитом пушки — стрелка-указатель с красным крестом и надписью: «Kriegs Lazarett» (военный госпиталь). Справа — металлическая трансформаторная будка. В глубине кадра видны дома на бульваре и купола Владимирского собора.

Следующий, 24-й кадр (фото № 22), снят неподалеку, по другую сторону бульварной аллеи: виден тот же высокий деревянный забор, что и на предыдущем кадре. Внимание фотографа привлекли четверо военнопленных, занятых ремонтными работами. Они о чем-то говорят с немецким конвоиром, стоящим у трамвайного вагона «пульман» с номером 1023. На трафарете — маршрут № 7, следовавший по бульвару Тараса Шевченко и Брест-Литовскому шоссе (проспект Победы) до ул. Полевой.

И, наконец, на 25-м (фото № 23) и 26-м (фото № 24) кадрах этой же пленки — западный фасад Успенского собора Киево-Печерской лавры в лучах вечернего солнца, вероятно, того же дня. Православной святыне осталось стоять месяц: 3 ноября 1941 г. храм был варварски взорван.

27-й (фото № 25) и 28-й (фото № 26), одинаковые кадры сняты на углу улиц Коминтерна и Жилянской. На переднем плане — остатки баррикады из мешков с землей, построенной в дни обороны Киева. На углу — довоенные указатели «перехід». В глубине — величественный фасад киевского железнодорожного вокзала. Торопится перейти дорогу женщина. От вокзала едут две немецкие малолитражки «опель».

На 30-м кадре (фото № 27) — Андреевская церковь с открытыми дверьми. На краю паперти высятся стальные вентиляционные дефлекторы. Слева — фальшивые и потому еще более уродливые купола на бывшем доходном доме № 34. Снизу две пары людей несут носилки с землей.

Кадр 31-й (фото № 28) запечатлел одно из уродливейших сооружений предвоенного советского Киева — здание ЦК КП(б)У (ныне — Министерство иностранных дел Украины) на Михайловской площади.

На этом кадре пленку в аппарате Хёле «заело» и порвалась перфорация. Поэтому следующий, 32-й кадр (фото № 29), оказался последним, и взорванный мост им. Е. Бош через Днепр получился снятым дважды на один кадр. После этого аппарат пришлось разрядить.

Итак, анализ всех пронумерованных кадров, их очередность, свидетельское показание Н. Соколова, наличие на пленке кадров с Успенским собором окончательно подтверждают тот факт, что на фото военнопленные засыпают, а не раскапывают Бабий Яр. И происходило это 1 октября 1941 г.

Д. Малаков

Киев и Бабий Яр на немецкой фотопленке осени 1941 года

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Именно так, например, подписаны два снимка в издании: The German Army and Genocide. Crimes Against War Prisoners, Jews and Other Civilians, 1939-1944 / Ed. by the Hamburg Institute for Social research. Foreword by Omer Bartov. - N.Y., 1999. - P. 92. Из восьми помещенных там снимков пять репродуцированы в зеркальном отражении.
2 The Holocaust Encyclopedia / Ed. W. Laqueur, associate ed. J.T. Baumel. - New Haven; London, 2001. - P. 650 (кадр № 4 с этой пленки).
3 Київ: 1941-1943. Фотоальбом / Упор., автор комент. Д.В. Малаков. - К., 2000.
4 Там само. - С. 147 (внизу - кадр № 22), С. 150 (вверху - кадр № 6).
5 USHMM, Photo Archives, Desig # 431/2721, W/S # 19076, CD # 0074.
6 Введены в РККА по приказу НКО СССР от 31.01.1931 г.
7 ДА СБУ, ф. 5, спр. 55 663, т. 17, арк. 9.

Бабий Яр на фотоснимках

Дмитрий Малаков  22 сентября 2006, 00:00

Корреспонденты советских и зарубежных газет в Бабьем яру. Ноябрь 1943 г. Фото Казимира Лишко

Давайте условимся: когда речь идет о Бабьем Яре — символе трагедии — уместно написание слова «яр» с большой буквы. Если же говорится об овраге между киевскими районами Лукьяновка и Сырец, то это — просто Бабий яр, как, например, соседние Репьяхов яр или Кмитов яр.

С некоторых пор в различных западных публикациях, посвященных теме Бабьего Яра, стали появляться фотографии трупов, лежащих на улицах Киева, и советских военнопленных, стоящих с лопатами на дне огромного оврага. В подписях под этими снимками указывалось, что это лежат евреи, шедшие в Бабий яр осенью 1941 года, а пленные раскапывают трупы для их сжигания осенью 1943 года.

Такие подписи появились с подачи публикаторов, не имевших возможности атрибутировать уникальные кадры, сделанные, несомненно, в Киеве. Произошло это, очевидно, потому, что тех, в чьих руках оказалась вся пленка, интересовали только эти сюжеты.

Весной 2001 года в Музей истории Киева обратились научные сотрудники Гамбургского института социальных исследований, приехавшие в Украину специально для атрибутации некоторых фотоснимков, хранящихся в архивах ФРГ и сделанных в период Второй мировой войны на окупированных вермахтом территориях. Так мы получили отпечатки с той самой, оказавшейся цветной, фотопленки производства известной германской фирмы АGFА. Отпечатки сделаны вместе с перфорацией и (что чрезвычайно важно!) с нумерацией кадров. На первых трех — трупы на бульваре Т.Шевченко, на следующих десяти — впечатлившие фотографа вещи расстрелянных в Бабьем яру, еще три кадра — советские военнопленные с лопатами на дне яра; потом — женщины у ограды стадиона «Зенит» (ныне «Старт») на улице Лагерной (Маршала Рыбалко), где в соседних казармах на улице Керосинной (Шолуденко) содержались военнопленные. Женщины приходили сюда, чтобы найти и попытаться освободить своих мужей, сыновей, братьев. Ведь пленных было так много, что немцы первое время отпускали местных жителей по домам. На следующих кадрах — снова трупы на улице; немецкий регулировщик на пересечении бульвара Т.Шевченко и нынешней улицы Вячеслава Чорновила, военнопленные и трамвайный вагон «пульман» — там же и, наконец, два «ключевых» кадра: Успенский собор лавры в лучах заходящего солнца. Именно эти два кадра позволили совершенно точно сказать: пленка отснята в 1941 году, потому что собор был варварски уничтожен 3 ноября того же года. Следовательно, военнопленные не раскапывают, а закапывают, точнее — ровняют дно Бабьего яра, присыпанное направленными взрывами откосов. У них под ногами, под слоем земли — жертвы расстрелов, произошедших 29 и 30 сентября 1941 года. Сегодня, благодаря обнаруженным в архивах документам, известно, что 1 октября из казарм на Керосинной в Бабий яр были доставлены 300 военнопленных с лопатами. Это они на снимке.

Покадровый комментарий ко всем 29 снимкам немецкой фотопленки был нами опубликован в сборнике «Бабий Яр: человек, власть, история. Документы и материалы в 5 книгах. Книга 1. Историческая топография. Хронология событий», составленном Татьяной Евстафьевой и Виталием Нахмановичем и изданном в 2004 году «Внешторгиздатом Украины».

Небезынтересна история этой фотопленки. Автором снимков был немецкий военный фотограф Иоганнес Хеле, состоявший на службе в управлении пропаганды №537 в составе: 6-й армии. В 1944 году Хеле умер. Его вдова в начале 1950-х годов продала эти снимки фрау Шульц, вдове берлинского журналиста Ганса Георга Шульца. В 1961 году их копии были предоставлены адвокату Вагнеру в земельный суд Дармштадта, расследовавший военные преступления, совершенные зондеркомандой СС в Киеве и Лубнах осенью 1941 года. Затем снимки приобщили к другим судебным делам, связанным с военными преступлениями, и передали на хранение в главный архив земли Гессен в Висбадене. И лишь в 2000 году фрау Шульц продала оригиналы Гамбургскому институту социальных исследований.

В предлагаемой публикации мы обратим внимание на кадр №7, где видны советские военнопленные, засыпающие дно яра. На втором плане виднеется Кирилловская роща с двумя характерными оползневыми «цирками». Впоследствии эта же точка, откуда снимал И.Хеле, стала местом большинства съемок Бабьего Яра. Очевидно, как основная могила жертв первых двух дней массовых расстрелов. Напомним, они продолжались все два года нацистской оккупации Киева, и Бабий яр был наполнен жертвами не только здесь.

Сразу же после освобождения Киева от оккупантов Бабий яр привлек внимание журналистов. Здесь побывали корреспонденты советских, британских и американских газет. Первой выступила газета «Київська правда», поместившая 17 ноября 1943 г. большой репортаж-интервью с бывшими узниками Сырецкого лагеря, участвовавшими в сжигании трупов в Бабьем яру и спасшимися бегством в ночь на 29 сентября 1943 года. Примечательно, что в этой статье не названы их фамилии, нет подписи авторов публикации. Возможно, цензура тогда не разрешила: велось следствие.

Специальные корреспонденты московской газеты «Красная звезда» А.Авдеенко и П.Олендер передали по телеграфу из Киева статью, опубликованную в этой газете 20 ноября 1943 г., но снимков не было.

Подробный репортаж, не боясь, в отличие от киевских журналистов, назвать фамилии «советских граждан, проживавших на временно оккупированной фашистами территории», поместила американская газета «Нью-Йорк таймс». Ее корреспондент В.Лоуренс передал по телеграфу из Киева информацию двумя днями позже — 22 ноября 1943 г. Этот репортаж в переводе на украинский язык опубликован нами в научном сборнике Института юдаики в 2000 г.

Журналистов сопровождал известный киевский архитектор Павел Федотович Алешин (1881—1961), который все два года оккупации жил в своей квартире, в «авторском» доме на улице Большой Житомирской, 17/2. Конечно же, он видел, как 29 сентября 1941 г. мимо его окон и балкона шли евреи в Бабий яр.

В.Лоуренс пишет, что П.Алешин рассказывал им о беседе с неким немецким архитектором, осведомленным о намерении нацистов уничтожить следы преступлений в Бабьем Яру.

Среди иностранных корреспондентов был тогда в Киеве и американский журналист Эдди Джилмор. Иллюстрируя свою статью, посвященную освобождению Украины и опубликованную в мае 1944 г. в журнале The National Geographic Magazine, он поместил снимок, сделанный им в ноябре 1943 г. в Бабьем яру.

На снимке — небольшая часть яра, где на рыхлом песке стоят корреспонденты, сотрудник Наркомата иностранных дел СССР — в форменной шинели и фуражке, случайные жители (женщина и мальчик с собакой). Некоторые из присутствующих рассматривают что-то, лежащее под ногами. На снимке — 21 человек. Определить место съемки нельзя: нет линии горизонта, нет привязки к окружающей местности.

Американцы попросили П.Алешина познакомить их с бывшими узниками Сырецкого лагеря, спасшимися от расстрела в ночь на 29 сентября 1943 г.

На следующий день они снова поехали в Бабий яр, сопровождаемые П.Алешиным и заместителем председателя Верховного Совета УССР, поэтом Мыколой Бажаном (1904—1983). На этот раз сюда же прибыли бывшие узники Сырецкого лагеря Ефим Вилькис, Леонид Островский и Владимир Давыдов.

Не пересказывая факты, известные из других публикаций, заметим, что на этот раз был сделан снимок киевским фотокорреспондентом Казимиром Лишко. На снимке видно то самое место, что и на фотографии И.Хеле. Среди группы из 35—40 человек виден тот же сотрудник Наркоминдела, очевидно, сопровождавший иностранных корреспондентов (их выделяют оригинальные меховые шапки и пальто с меховыми воротниками). Примечательна фигура офицера госбезопасности в кожаном пальто, стоящего слева, на расстоянии, позволяющем видеть всю группу. В центре, левее, угадывается матерчатая полувоенная фуражка-«сталинка» М.Бажана, рядом — темная меховая шапка П.Алешина. Все слушают рассказ узников. А стоят они там же, где и накануне.

Об этом дне очень осторожно, руководствуясь знакомой всем советским писателям и журналистам «самоцензурой», М.Бажан пишет:

«...Там, на околиці, де жовтими пісками, насипаними на чорні ряди розпластаних і обгорілих людських тіл, зяяв один з найжахливіших ярів планети — Бабин яр... Ми тоді не знали ще назв ні Освєнціма, ні Треблінки, ні Дахау, ні Бухенвальда. І один із закордонних кореспондентів, яких я в перші дні визволення Києва привіз до Бабиного яру, вимовив, тремтячи й задихаючись: «Я стою на найстрашнішому місці землі».

Майя Бажан, дочь поэта, говорит, что самое страшное впечатление на ее отца произвел детский сандалик с отрезанным носком, увиденный на дне Бабьего яра...

Итак, сравнивая снимки И.Хеле и К.Лишко, нетрудно заметить общие детали: возвышенность Кирилловской рощи с двумя оползневыми «цирками», резкий уступ с правой стороны отрога и, главное, — значительно меньшую высоту откосов: дно засыпано. Все последующие снимки Бабьего Яра делались, как правило, отсюда же.

После намывания в яр пульпы, после прокладки улицы Окружной (Олены Телиги), устройства парка, перепланировки и застройки жилого района Сырец на сегодняшнем рельефе местности мало осталось следов трагедии 1941 года. Основные ориентиры: высоты Кирилловской рощи с остатком (верхней частью) одного из оползневых «цирков».

Что же касается памятника, установленного в 1976 году в верховьях Бабьего яра, то это место принято и из соображений архитектурно-градостроительных, и символически выбрано так, чтобы отдать должное памяти всех жертв всего Бабьего Яра. Ведь вокруг рассеян пепел сожженных жертв. Никто уже не может точно указать, где лежали или еще лежат тысячи жертв всех двух лет нацистской оккупации Киева. Хотя известно, что на улице Оранжерейной были закопаны 300 киевлян, расстрелянных только за то, что большевистским подпольщикам захотелось сжечь здание бывшей Думы, стоявшее посредине нынешнего Майдана Незалежности. А юго-западнее монумента была братская могила командиров Красной Армии, расстрелянных в противотанковом рву (ул. Олены Телиги), западнее были могилы узников Сырецкого лагеря, ну а на север — братские могилы и евреев, и рома, и тех, кто сжигал трупы и не смог убежать, и всех, погибших от рук нацистов, напомним, за два года оккупации Киева.

Только не нужно делить жертвы по национальному признаку.

Вечная память ВСЕМ ЛЮДЯМ, погребенным в Бабьем яру!